хуетаПолучалось что-то рисовать - не знаю. Ночью, сидя за узким столом и попутно слушая двадцатиминутный выпуск новостей вожу ручкой по бумаге. Ничего не видно - только свет телевизора. Чуть поодаль лежишь ты - неожиданно спокойный, в обнимку с плюшевым кроликом, вжавшись в подушку. Громко дышишь.
Наверное, снова чего-то боишься.
- Скажи, а вот может быть так, чтобы в один миг - раз, и мы все исчезли?
- Не знаю, спи.
- Я не хочу спать. У меня часовая бомба в груди. Сейчас взорвется.
- Прекрати чушь нести. Ничего у тебя не взорвется.
- Проверим?
Тут же оборачиваюсь. Ты уже отвернулся к стене с головой завернувшись в одеяло - только торчит мягкая белая лапа плюшевого кролика. Снова к рисункам. Тихо шепчет телевизор, а в его свете я пытаюсь найти себя на бумаге в клеточку. Шариковая ручка натяжно скрипит и выводит какие-то непонятные линии. Я не понимаю, что рисую, и рисую ли - выходит как-то страшно. Хотя, может быть во всем виновато освещение - освещение единственного в комнате телевизора. Где-то за раскрытым окном шелестит ветер, вздымаются старые синие шторы. Тишина.
Может, в тишине есть вся наша жизнь? В глубокой ночной тишине, прерываемой только скрипом ручки о бумаги и шелестом ветра.
Все тревоги, невзгоды, все-все отступает перед ночной чашкой кофе. Все в тишине. В ночной тишине.
Путаясь в своих мыслях этой обычной ночью я все больше и больше понимаю, что не могу уже найти пути назад.
Пути назад, начиная с того момента как встретил тебя. Или с того момента, как проснулся утром и понял, как же гадко это - быть человеком.
Я ведь ненавижу людей. И самого себя, соответственно...
Ночной сумбур все больше и больше захватывает голову. Прижимаюсь щекой к клетчатой тетради. Последнее, что помнят глаза - блики телевизионного экрана.
С утра жутко трещит голова. Понимание того, что я заснул на столе приходит медленно-медленно, под монотонный треск листов тетради. Память. На столе опрокинутая чашка кофе, ручка, много мусора. Все так же работает телевизор и тянет холодом из окна.
На улице пошел дождь.
Встаю, чувствуя, как отзывается болью все тело. В кровати тебя уже нет - одеяло и многочисленные подушки смяты, уши белого кролика торчат из под матраца. Тумбочка опрокинута. Я не слышал ничего этого.
Я был в тишине и одиночестве. А может просто спал.
Выхожу в прихожую. Удивлен. Дверь раскрыта настеж так, что видно лестничную клетку, кабинку лифта, двери соседей. Как будто квартира стала больше, коридор длиннее. Бесконечный такой коридор. Немного страшно.
Бесконечность бытового масштаба. Вот она!
Закрываю дверь. Теперь понятно, почему так холодно. И меня даже не удивляет факт того, что тебя нигде нет. Совсем нет. Я даже не задумывался об этом, даже не пробовал позвать, даже...
Черт, да мне просто страшно. Страшно, что тебя здесь уже нет.
Последний пункт - кухня. Не спеша завариваю чай и только здесь замечаю маленький кусочек клетчатой бумаги из моей тетради, который, придавленный магнитом-котенком, висит на холодильнике.
"Рано или поздно все исчезнет. Можешь не беспокоится."
- Скажи, а вот может быть так, чтобы в один миг - раз, и мы все исчезли?
- Рано или поздно все исчезнет. Можешь не беспокоится, нас тогда уже не будет.
- Точно?
- Точно.
- Я люблю тебя.
Закрываю глаза. Вот где я ошибся.
Наверное, снова чего-то боишься.
- Скажи, а вот может быть так, чтобы в один миг - раз, и мы все исчезли?
- Не знаю, спи.
- Я не хочу спать. У меня часовая бомба в груди. Сейчас взорвется.
- Прекрати чушь нести. Ничего у тебя не взорвется.
- Проверим?
Тут же оборачиваюсь. Ты уже отвернулся к стене с головой завернувшись в одеяло - только торчит мягкая белая лапа плюшевого кролика. Снова к рисункам. Тихо шепчет телевизор, а в его свете я пытаюсь найти себя на бумаге в клеточку. Шариковая ручка натяжно скрипит и выводит какие-то непонятные линии. Я не понимаю, что рисую, и рисую ли - выходит как-то страшно. Хотя, может быть во всем виновато освещение - освещение единственного в комнате телевизора. Где-то за раскрытым окном шелестит ветер, вздымаются старые синие шторы. Тишина.
Может, в тишине есть вся наша жизнь? В глубокой ночной тишине, прерываемой только скрипом ручки о бумаги и шелестом ветра.
Все тревоги, невзгоды, все-все отступает перед ночной чашкой кофе. Все в тишине. В ночной тишине.
Путаясь в своих мыслях этой обычной ночью я все больше и больше понимаю, что не могу уже найти пути назад.
Пути назад, начиная с того момента как встретил тебя. Или с того момента, как проснулся утром и понял, как же гадко это - быть человеком.
Я ведь ненавижу людей. И самого себя, соответственно...
Ночной сумбур все больше и больше захватывает голову. Прижимаюсь щекой к клетчатой тетради. Последнее, что помнят глаза - блики телевизионного экрана.
С утра жутко трещит голова. Понимание того, что я заснул на столе приходит медленно-медленно, под монотонный треск листов тетради. Память. На столе опрокинутая чашка кофе, ручка, много мусора. Все так же работает телевизор и тянет холодом из окна.
На улице пошел дождь.
Встаю, чувствуя, как отзывается болью все тело. В кровати тебя уже нет - одеяло и многочисленные подушки смяты, уши белого кролика торчат из под матраца. Тумбочка опрокинута. Я не слышал ничего этого.
Я был в тишине и одиночестве. А может просто спал.
Выхожу в прихожую. Удивлен. Дверь раскрыта настеж так, что видно лестничную клетку, кабинку лифта, двери соседей. Как будто квартира стала больше, коридор длиннее. Бесконечный такой коридор. Немного страшно.
Бесконечность бытового масштаба. Вот она!
Закрываю дверь. Теперь понятно, почему так холодно. И меня даже не удивляет факт того, что тебя нигде нет. Совсем нет. Я даже не задумывался об этом, даже не пробовал позвать, даже...
Черт, да мне просто страшно. Страшно, что тебя здесь уже нет.
Последний пункт - кухня. Не спеша завариваю чай и только здесь замечаю маленький кусочек клетчатой бумаги из моей тетради, который, придавленный магнитом-котенком, висит на холодильнике.
"Рано или поздно все исчезнет. Можешь не беспокоится."
- Скажи, а вот может быть так, чтобы в один миг - раз, и мы все исчезли?
- Рано или поздно все исчезнет. Можешь не беспокоится, нас тогда уже не будет.
- Точно?
- Точно.
- Я люблю тебя.
Закрываю глаза. Вот где я ошибся.