[Luna and Nova]

Соберу-ка я в этот постик игровые наработки, которые мы собрались с Хисаги юзать. Чтобы не искать и четко представлять, что и где. Не думаю, что кому-то интересно, да и текста много, поэтому не обращаем внимания.

А ты, Хисаги, зацени. Правда сомневаюсь, что без постов соигрока тебе можно будет понять смысл >)

Теория дружбы. Абарай Ренджи, Кучики Рукия.

Если вспомнить канон, то Ренджи, получив от своих друзей-лейтенантов новость о повышении, решил дождаться своего официального назначения на должность, чтобы рассказать обо всем подруге детства, с которой он и не виделся-то как раз с того самого детства. Но что если, отбросив все предубеждения, он решил не затягивать эту долгожданную встречу? Каракура сумеет подождать, ведь именно с нее начнется вся та темная полоса на их судьбах.

Не шипперы не оценят, конечно.

лежат тут

Идет время. Года сменяют друг друга, за снежной зимой следует теплая весна, за ней - зеленое лето, далее лиственная осень. Перебираешь неспешный песок времени в пальцах; перетираешь песчинки, пытаясь запомнить все, что произошло с тобой за все это время. Что-то забудется, а что-то останется внутри навсегда. Что-то, что никогда не будет занесено песком времени и никогда не будет смыто морем жизни.
Руконгай. Тихий осенний вечер, трещащий от детского смеха и топота маленьких ног. Она улыбается - такая миниатюрная, но вместе с тем очень сильная; такая по-детски добродушная, но вместе с тем далеко не наивная. Такая... Не подобрать слов. Кажется, что ее улыбка соткана из лучей заходящего солнца и хочется протянуть руку и коснуться чужих губ, чтобы почувствовать подушечками пальцев горячее тепло небесного светила. Она смеется, призывно машет рукой и кричит что-то обидное, призывая поторопиться. Приходится бежать за ней вслед и последнее, что остается в памяти - ее узкая спина, маячащая где-то впереди и смоляные пряди черных волос, развевающиеся на ветру.
Академия. Она касается тонкими пальцами предплечья и что-то говорит. Она улыбается, и, кажется, что ее улыбка соткана из дождевых капель - хочется протянуть руку и коснуться мягких губ, чтобы почувствовать подушечками пальцев прохладу летнего ливня. Она не такая, как обычно - немного грустная, отстраненная и ее улыбка, веющая теплым дождем, пропитана печалью. Сказанные ею слова гулким эхо звенят в голове. Не хочется верить, совсем не хочется и каждое движение выглядит каким-то странным, собственный голос звучит ломано и с некоторой толикой отчаяния. Однако приходится взять себя в руки, и улыбнутся, так широко, как, наверное, не улыбался никогда. Легко приобнять ее за плечи и уверенно сказать, что очень рад. Последнее, что остается в памяти - ее тонкая фигурка рядом с Кучики Бьякуей и маленькие ладони, отчего-то сжатые в кулачки.
Это те самые воспоминания, которые не выветрятся никогда. Они на всю жизнь останутся там, внутри, где-то в потаенных уголках души. Самые дорогие, самые лучшие, самые близкие.
Они не виделись долгое время. Ведь она теперь одна из Кучики, а он, пусть и офицер, пусть и в Готей-13, но все такой же руконгайский парень, которому не место рядом с аристократами. Даже рядом с капитаном он ощущал себя как-то нелепо, по-детски, только лишь из-за разницы в социальном статусе. Ему хотелось стать сильнее, чтобы быть увереннее, избавиться от этих глупых чувств и наконец-то увидится с ней. Чтобы взглянуть ей в глаза чисто, прямо и с достоинством, не стесняясь самого себя. Чтобы небрежно бросить: «А знаешь, меня назначили лейтенантом» и украдкой, не без удовольствия отметить, как в голубых глазах проскальзывает огонек удивления. Чтобы почувствовать как теплые ладони одобрительно хлопают его по плечам и увидеть улыбку на губах. Какой она будет? Такой же солнечной как в тот руконгайский вечер, или дождливой, как в тот день, когда ее забрали в клан Кучики? Так же мягка ее кожа на ощупь? Так же ли светятся ее глаза?
Сегодня ему представится случай узнать.
Ренджи стоял перед дверью в комнату, в которой, как он знал, находилась Рукия, и не решался войти. Нетерпение грызло изнутри, однако он не торопился. Он собирался с мыслями. По пути в тринадцатый отряд новоиспеченный лейтенант успел многое обдумать, но чувство некоторой нерешительности все же оставалось. Абарай сомневался, стоит ли сообщать о своем назначении до, собственно, назначения, но желание увидеть Кучики оказалось сильнее, поэтому сейчас он стоял перед закрытой дверью и не находил в себе сил ее открыть.
- Да я тряпка что ли? Ну подумаешь, столько лет не виделись, тоже мне! И она же из клана Кучики, а не из какой-нибудь королевской династии. Да и вообще... Да и вообще!
Парень раздраженно пробурчал что-то себе под нос и решительно рванул дверь в сторону. Глаза тут же торопливо зашарили по комнате, выискивая в ней Рукию, но Ренджи вовремя остановил себя и зацепился взглядом за невысокий письменный стол. Почему он так стеснялся смотреть на Рукию неясно. Вряд ли она сильно изменилась, вряд ли у нее появилась грудь, вряд ли волосы стали светлее, но все же... Абарай прокашлялся и от неловкости громко рассмеялся.
- Эй, Рукия, здорово! Давно не виделись.
Слова, произнесенные куда-то в пустоту. Взгляд наконец-то решился коснуться девушки и Ренджи, не без облегчения заметил, что она в действительности практически не изменилась. Все те же внимательные голубые глаза, тонкая, невысокая фигура и смоль волос. Это несколько расслабило его, и он уверенным шагом прошествовал в комнату, приветливо улыбаясь девушке. Внимательные глаза пытались запомнить каждую деталь ее облика, память жадно впитывала все, что диктовали ей органы чувств: тонкие черные пряди волос, миниатюрные ладони, маленький шрамик у верхней губы, еле уловимый запах морской соли, звук дыхания... Все до мелочей.
- Блин и ты даже не изменилась совсем. Я надеялся, что у тебя хотя бы грудь вырастет, ну, или что-то вроде...
Абарай расстроено вздохнул и остановился рядом с девушкой. Казалось, что если сейчас коснуться ее, то она тут же растает в воздухе, словно легкий пепельный дым и больше никогда, никогда не появится в его жизни. Это пугало. Память нужно заполнить новыми воспоминаниями о ней - свежими, веселыми и яркими. Нельзя позволять ей исчезнуть.
- Но, это, в общем-то, не важно. Ну-ка догадайся, кто скоро станет лейтенантом, мм?
Надо отбросить всякие глупые, грустные мысли и внимательно следить за ее реакцией. Нужно непременно поймать этот удивленный огонек в глубине светлых глаз и успеть увидеть волнение, на секунду отразившееся на ее лице. Нужно дождаться, когда она коснется пальцами плеча и обнять ее, чтобы удостоверится в том, что она, Кучики Рукия, тут, и никуда не исчезнет.
Нужно ловить момент.

Всем должно быть знакомо это чувство. Когда где-то глубоко зажигается мягкий теплый огонек счастья и, постепенно разгораясь, охватывает все тело, пожирая его своим теплом. Кровь становятся горячее и быстрее, сердце срывается с ритма и начинает стучать как сумасшедшее, пальцы подрагивают, а на губах скользит беспечная и безумно глупая улыбка, пронизанная этим самым счастьем. Хочется что-то сказать, но слова застряли в горле спутанным комком, а потому продолжаешь растягивать губы, в надежде, что тебя поймут без слов. И тебя поймут, обязательно поймут, потому что счастье не требует слов. Достаточно просто качнуть головой и коснуться пальцами плеча - язык прикосновений порой очень красноречив.
И хочется жить дальше. Хочется что-то менять и что-то делать, ради того, чтобы испытывать это чувство как можно дольше.
Но в бесконечной погоне за счастьем легко оступиться. Старые шрамы и тяжелые воспоминания, забитые в тайники памяти являются самым прямым свидетельством. Несколько минут счастья стоят дорого. Они стоят пота, крови, долгой напряженной работы и жертв, таких жертв, на которые вряд ли пойдешь ради чего-то другого. А ради того, чтобы вдохнуть полной грудью это самое счастье, почувствовать, как оно проникает в тебя, пойдешь. На многое пойдешь.
Она была источником счастья. Светлячком, который всегда освещал тернистый путь, по которому приходилось идти, и рядом с ней всегда было тепло, уютно, и то чувство счастья - горячее, трепетное, ни с чем несравнимое, оно могло вспыхнуть внутри от одного лишь касания ее пальцев. Это то, что ни за что нельзя терять. Это та, которую ни за что нельзя терять! Это...
... худая фигурка тает в туманной дымке. Кажется, что ее ладони рассыпаются пеплом и этот пепел, подхваченный ветром, кружится в воздухе, словно черный снег. Минута, две и не остается ничего, кроме назойливого звука ее голоса в ушах и бесконечного серого хоровода перед глазами. Игра воображения. Ведь стоит тряхнуть головой и вот она - просто идет рядом с Кучики Бьякуей. Вперед. Не оборачиваясь. А на плечах - черные точки пепла.
Отныне она недоступна. Отныне она - цель. Маячок, сияющий где-то в глубине морского тумана. Новая точка отсчета - счастье нужно заработать. С того дня, как она стала Кучики, она и ее волшебный, теплый свет стало нужно заслужить, причем любой ценой.
Сделать все, выложиться на полную, чтобы теперь стоять здесь, смотреть в ее бездонные глаза и улыбаться, чувствуя ее узкую ладонь на своем плече. Но в воздухе все равно, непонятно почему, отвратительно пахнет пеплом. Ренджи смеется и думает о том, что хочет обнять Рукию, но боится - робость перед всем этим аристократским никуда не исчезла. Он протягивает к ней руку, но тут же одергивает себя. Держать себя в руках, не поддаваться чувствам, ведь кое-кто здесь простой шинигами, а кто-то...
- Ааа, пошло оно все! Кучики-тайчо не видит, а если видит - пусть убивает. Теперь не страшно.
Барьеры сорваны, границ нет. Абарай резко хватает миниатюрную девушку за талию и поднимает вверх. Он высокий, а Рукия совсем легкая и так приятно наблюдать на ее лице ту незабываемую смесь раздражения, недоумения и радости. Так умеет только она, потому что она - необычная. Потому что она - маяк, светлячок, луч. Она - квинтэссенция счастья, то, что является истинной наградой за долгий и кропотливый труд. Ренджи весело смотрит на сбитую с толку девушку и в которой раз, не без удовольствия отмечает, что она ни капельки не изменилась - ее свет все такой же ровный и яркий.
- Блин, Рукия, ну ты чего? А ну поздравь меня нормально! Пока не поздравишь нормально - на пол не опущу.
В глазах блестят озорные огоньки, а губы дрожат в бессмысленной, радостной улыбке. Разгоняется кровь. Сердце начинает биться чаще. В горле сбивается комок слов, которые очень хочется сказать, но никогда и ни за что не скажешь. Счастье пронизывает от макушки до пят и так приятно вновь почувствовать его всем телом, пропитаться насквозь этим обжигающим светом и улыбнуться. Без слов. Без звуков.
Я наконец-то достиг тебя, я наконец-то нашел тебя. Здравствуй, мой маяк, мое счастье.

Жизнь - это вечный поиск. Ты мечешься среди улиц, домов, холодных ночных теней и солнечных полдников, разыскивая смысл собственного существования, который раз за разом ускользает, оставляя после себя только еле уловимый запах зеленых яблок. Где бы ты ни искал - на шумной, пропахшей жженой резиной автостраде, мокрой после дождя; на узких городских улицах, заставленных бездушными стеклянными домами; на сухих осенних полях, объятых черным ночным небом; на берегу ласкового моря, которое шепчет что-то, разевая бирюзовые волны... Нигде его нет. Ноги устают идти по колкому мокрому асфальту, песку, или жесткой траве, но ты идешь, свято веря в то, что в следующий раз придешь вовремя.
Кто-то рождается для удач. Кто-то рождается для бесконечных ночей поиска. И тем и другим приходится достаточно долго скитаться, однако первые справляются со своей задачей достаточно быстро и просто продолжают жить дальше. Вторые же всю свою жизнь находятся в постоянном, непрекращающемся поиске. То ли им не достает удачи, то ли скорости, то ли времени, однако они гораздо удачливее тех, кто рождается счастливчиком. Счастливчикам неинтересно жить, ведь счастье можно оценить только тогда, когда ты его заработал.
Будь это ночная дорога, воздух, наполненный озоном и мокрый асфальт под ногами, или же берег океана, окрашенный теплом раннего солнца, или ярко-зеленое поле, чуть позолоченное закатом: с колкой травой и запахом лета, поиск никогда не станет скучным, не надоест и не приестся. Потому что каждое новое путешествие, каждая новая ленточка яблочного запаха приближает тебя к тому, что ты с такой преданностью ищешь. Ничего не бывает напрасно.
Эта лента была не похожа на нить реяцу. Да, она тоже была красной, словно горькая кровь, однако ее запах - запах зеленых яблок, ни с чем нельзя было спутать. Лента шла от сердца, обвивала шею, правое плечо, спускалась вниз, к запястью... А от него тянулась к чужой, такой узкой и маленькой ладони, оплетала ее и чуть поплутав по худенькому телу, так же просачивалась вглубь, к сердцу. Про себя думаешь: «То, что нас связывает», а вслух сказать боишься, потому что эта миниатюрная черноволосая девчонка поднимет тебя на смех и сделает вид, что ни за что и никогда не видела красной полоски ткани, которая оплетает ее длинные пальцы. Но ты все равно знаешь, что она видит. Видит и чувствует.
Со временем лента становилась все длиннее, все тоньше и здорово истончилась. Она потеряла свой прекрасный красный цвет - побледнела, померкла, истерлась. Наконец, она порвалась. В пронзительной тишине с отрезвляющим треском лопнули некогда крепкие нити и ткань разошлась. Касание пальцев, чтобы удостовериться, взгляд, чтобы поверить... А она, эта вечно смеющаяся девочка с темными волосами, просто отвернулась, перебирая пальцами складки одежды. Она не хочет верить, но ей это надо сделать прежде всего. С губ слетают слова, которые тут же теряются в гнетущей тишине и снова начинаешь молчать, до сих пор оглушенный мучительным треском судьбоносных нитей.
И вот здесь и сейчас, стоишь, смотришь ей в глаза и не можешь поверить в то, что происходит. Из-под края ее рукава тонкой красной змейкой скользит безумно-яркая красная ниточка, которая теряется в твоих собственных пальцах, чтобы сплестись с такой же красной, яркой лентой. Навсегда? Неизвестно. В нос ударяет запах свежих зеленых яблок и, кажется, будто бы тонкая лента пылает, настолько невыносимо ярок ее цвет.
- С этого и следовало начинать, Рукия. Так уже гораздо лучше.
Ренджи смеется, но не спешит опускать девушку на пол. Он внимательно смотрит в ее глубокие, цвета ночного неба глаза, в которых отражается вся длинная кинопленка их совместной жизни, и осторожно, будто бы боясь как-то навредить, прижимает Рукию к себе, крепко обняв. Время будто бы застывает и останавливается, и даже воздух становится как-то гуще и тяжелее. Где-то вдалеке наверняка беснуется океан, окрашенный закатным солнцем, визжит мокрый асфальт, разогреваемый шинами и шуршит полевая трава, омытая утром, а здесь совсем тихо и слышно только как плавится кожа, сжигаемая огнем красной ленты судьбы. Это немного больно, но терпимо.
Кто-то рождается для удач. Кто-то рождается для бесконечных ночей. И тем и другим приходится достаточно долго скитаться, однако первые справляются со своей задачей достаточно быстро и просто продолжают жить дальше. Вторые же всю свою жизнь находятся в постоянном, непрекращающемся поиске. Для него поиск закончен, но с ней, этой непредсказуемой, черноволосой шинигами, никогда не знаешь, когда он начнется снова.

Император повелевает. Айзен Соуске, Заэл Аполло Гранц.

Всем известно - власть опьяняет и одурманивает. К ней стремятся многие, но получают лишь единицы. Айзен-сама, бесспорно, Владыка и Бог всея Уэко Мундо. Но искушение, порой, слишком велико. Знаете, кто мог бы столь же величественно восседать на этом белом троне? Конечно же, Заэль Апорро Грантз. Лишь у него достаточно самовлюбленности и амбиций, чтобы претендовать на роль нового бога. О, нет, не открыто, что вы, Заэль не глуп. Лишь когда Ками уходил отдыхать или был занят делами. Тогда Октава без зазрения совести примеривался к трону и вскоре убедился, что вполне идеально вписывается в эти декорации, они буквально созданы для него. Он даже приноровился отдавать распоряжения нумеросам, трес цифрас и прочей мелочи, и вел себя так естественно, легко, по-хозяйски. Пока не был пойман с поличным...

лежат тут

Nec, quae praeteriit, iterum revocabitur unda,

Nec, quae praeteriit, hora redire potest.

Говорят, что нельзя войти в одну реку дважды. Родившись, ступив в холодные воды дерзкого и своенравного Аверна, ты начинаешь медленно продвигаться вдоль по течению. Постепенно вода темнеет, бурливые барашки речных волн успокаиваются, и ступни перестают ощущать острую гальку - начинается мягкий, илистый песок. Под чернеющим вечерним небом во всей своей красе разливается широкий, полноводный Стикс - линии горизонта стираются и кажется, что вокруг тебя одна лишь вода, масляным теплом омывающая плечи. Медленно, мягко и аккуратно смывается карандашный набросок иллюзии, и ты чувствуешь, как безразличные волны цепляют тебя за запястья, обвивают твою талию и проглатывают, утягивая за собой в неизвестность. В одну реку нельзя войти дважды, просто потому, что из нее нельзя выйти. Жизнь завершается смертью, смерть - небытие. Жизнь - река, смерть - илистое песчаное ее дно. Все просто.

Однако для Бога нет ничего невозможного. Он миновал губительную нежность Стикса в первый раз и принял ее во второй, чтобы стать тем, кем он является. Процесс перерождения долог, порой мучителен, но определенно того стоит, ведь богами не рождаются, а становятся. Пройдя через воды Аверна и познав жизнь, и отказавшись от жизни; пройдя через воды Стикса и познав смерть, и отказавшись от смерти; повторив свой путь, открывшись, смешавшись и приняв все заново, стать тем, кто отныне будет вершить судьбы и устанавливать порядки. Не просто богочеловек или человекобог, даже не ницшеанский сверхчеловек, наделенный невероятными, мистическими качествами, а Бог, сравнимый разве что с солнцем, которому издревле приписывались свойства главного и важнейшего существа.

Но были и другие, кто так же прошел три дороги - арранкары, создания нового Бога и нового Мира. Но если Бог смог преодолеть воды Стикса дважды и каждый раз не терял практически ничего, или же приобретал взамен что-либо не менее значимое, то для них новые встречи со смертельными водами были губительными. Они высасывали душу, чувства, сдирали кожу, смывали лицо, глодали пальцы, оставляя вместо некогда человека пустой, лишенный всего, скелет. Однако в этом тоже есть частичка божественного, ведь на голых костях можно построить новых людей, лучших людей. Богочеловек. Или человекобог. Владыка создает по образу и подобию.

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. <...> И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни.

Из ниоткуда в пустом, обездвиженном мире появился человек. Гиллианы слишком тупы, адьюкасы недостаточно совершенны, васто лордов единицы. Создатель недоволен. Создатель поднимает ладонь, чуть сжимает пальцы и творит из песка, пыли и пустых, озлобленных душ, создавая новый вид - совершенный вид, сочетающий в себе все необходимые качества. Они похожи на людей, они могут абстрактно мыслить и даже чувствовать что-то, однако, они дьявольски жестоки и совершенно не имеют чувства меры. По-крайней мере - большинство из них. Бог смеется. Бог доволен. Он - заботливый вивисектор, пытающийся вывести новую, идеальную породу белых домашних крысок.

Стремление создать равных себе, стремление укрепиться, стремление...? Кто его знает. Бог остается Богом, а значит, мысль его недоступна.

Пустые коридоры Лас Ночес наполняются голосами, красками, по ним пролетает дурманящий запах жизни, такой отвратительно неуместный в мире мертвых, слышаться гулкие, торопливые шаги, чей-то смех и звук размеренного дыхания. Бог с удовольствием наблюдает за своими мышками, которые покорно танцуют перед ним на коротких задних лапках. Смышленые животные начинают общаться друг с другом и, несмотря на отчужденность особей, между ними даже завязываются какие-то отношения. Бог улыбается, когда видит, как своенравный Нноитора скалится на вечно спокойную Нелл и, как, уже гораздо позже, в глазах невозмутимого Улькиорры проскальзывает отвращение, когда он ловит взглядом очередное резкое движение непокорного Гриммджо. Богу нравится то, что перфекционист Заэль Аполло постоянно трудится в своей лаборатории, и то, как незаметна и молчалива Терсера. В глубоком, навсегда ночном небе Уэко Мундо, расцветают черные лили, незаметные никому, кроме Владыки. Черные, мертвые, но источающие запах жизни, они являются воплощением того, что он создал, того, чему велел быть. Иллюзия? Реальность. Nil permanent sub sole.

Кому будет все равно жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.

Тишину пустоты прерывает еле слышный скрип двери. Владыка появляется на пороге широкого тронного зла и внимательный взгляд, цепляющий каждую детальку, тут же замечает незваного гостя. Айзен делает несколько шагов к нему навстречу, впиваясь уставшим, но настороженным взглядом ленивого хищника в знакомую фигуру; легкая, добрая улыбка подергивает губы; голова чуть наклонена вбок - он гостеприимен, терпелив и никто не смог бы заметить того огонька тихой ярости, который на секунду мелькнул в глубине темных глаз. Весь его вид говорит лишь о том, что он рад гостю, который посмел почувствовать себя как дома и в весьма фривольной позе разлечься на высоком белом троне.

- Здравствуй, Октава Эспада.

Густой, гулкий голос не отрезвляет, а наоборот утягивает в пыльную дымку сна и комфорта. Иллюзия. Сюрреальность. Высокая фигура останавливается в двадцати шагах, по-прежнему не спуская глаз с арранкара, восседающего на месте Бога. Пальцы делают едва заметное движение, позволяя Заэлю оставаться на месте.

- Надеюсь, что тебе удобно?

Заэль Аполло Грантз. Восьмой номер в Эспаде. Он никогда не стремился быть сильнее всех, как Нноитора, никогда не стремился к власти, как Гриммджо, только лишь потому, что все его стремления заключались только в науке и к ней же сводились. Он был умен, бесспорно, и за это уважаем Богом, однако сегодня ему, видимо, захотелось попробовать вкус королевской доли? Похвально. Но наказуемо.

Айзен не двигается с места, только смотрит - холодно, тяжело, но вместе с тем спокойно и трезво. Боги не теряют самообладания, о нет, они хитры, изворотливы и все, что они делают становится новой главой Завета, новой заповедью, высеченной на людских душах.

Все, что создает Бог несет в себе красоту, жизнь, и его самого, поэтому желание Заэля почувствовать себя тем, кто правит, очевидно, ясно и ожидаемо. По образу и подобию создал Бог человека, или того, кого человеком привык называть, создал для него мир, дом, семью и взрастил его мятежное существо. Но захотелось человеку вкусить плод запретный, одному Богу лишь доверенный и поплатился человек за грех свой изгнанием из Эдемского сада.

Но выход ли изгнание? Едва ли. Игра может быть куда интереснее. Imponit finem sapiens et rebus honesties.

Солнечный день сменяется стремительной темной ночью, переливающейся на гранях небесного свода до тех пор, пока рассвет не окрасит края горизонта и не принесет в мир новую жизнь. Это обыденно и привычно. Это нормально. Днем светит солнце, ночью - звезды и луна, под ногами твоими твердая почва, а плечи ласкает ветер и все это для тебя слишком обычно и слишком нормально. Почему ты никогда не задумывался о том, что окружающий тебя мир может быть иллюзией? Почему ты никогда не протягивал руку к небу, не касался бархатистой поверхности пальцами, чтобы проверить насколько оно настоящее? Попробуй. Коснись. Стеклянная поверхность голубой глади дает трещину от легкого прикосновения. Солнце тает. Все вокруг тебя трещит по швам, рассыпается, визжит, ломается и остается только с ужасом наблюдать за тем, как рушится твой мир. Как рушится иллюзия, вкрученная в твой мозг.

Никогда нельзя знать наверняка, что реально, а что нет. Никому нельзя доверять, даже самому себе. Однако, все, абсолютно все верят, надеятся, ждут, даже не подозревая о том, что то, что их окружает может оказаться всего лишь туманной дымкой, скрывающей зеркало воды.

Смешай иллюзию с реальностью, заставь поверить, или научи не доверять и это доставит тебе ни с чем не сравнимое удовольствие. Легким движением ладони накрой тканью пепельного дыма гладкую поверхность прозрачной воды. Играй. Управляй.

- Что ты. Твое желание почувствовать себя на моем месте похвально.

Айзен Соуске улыбается. Под внешним добродушием и легкостью этой улыбки скрывается змеиный оскал, ловко спрятанный под пленкой вежливости. Внимательный, прищуренный взгляд продолжает цепляться за фигуру арранкара и, кажется, будто бы Владыка и не моргает, настолько пронизывающе он смотрит. Однако, это всего лишь иллюзия.

Пальцы пробегают по рукояти занпакто. Качественную иллюзию никогда не отличишь от реальности. Нужно заставить поверить в то, чего не существует и это - целая наука и целое искусство, в котором, впрочем, Владыка весьма преуспел.

- Однако если ты хочешь быть Богом ты должен стать Богом.

Светло-серый мерцающий мрамор пола расцвечивается черными, будто бы дождевыми, каплями. Они расползаются по твердым плитам, размягчая холодный камень, делая его податливым, вязким, теплым и постепенно пожирая его. Минута - и вместо блестящего, твердого мрамора ты начинаешь ощущать ногами мягкий ил. Плавится длинный стол для собраний, плавятся предметы, плавится все, превращаясь в серый, текучий песок. Стены подергиваются дымкой плесени и безликих растений, которые затягивают все оставшееся пространство. В нависшей тишине слышно, как в, по непонятным причинам, всегда светлой зале со свистом сгущается тягучая, давящая темнота. Единственным светлым мазком остается блестящий трон с маленькой фигурой подле него и сам Бог, который продолжает доброжелательно улыбаться. В воздухе тянет сыростью и смертью.

Мастерство иллюзии неощутимо и неподвластно почти никому. Тот, кто умеет выдавать желаемое за действительное, достоин звания Бога.

- Facilis descensus Averni. Но сложен путь через Стикс.

Гнетущую тишину нарушает журчание. В сплетении стеблей, оцепивших стены можно заметить поблескивающие ручейки черной воды. Воздух наполняется каким-то отвратительным, затхлым запахом болотной влаги и страха перед неизбежностью. Помещение стремительно наполняется черной, ледяной водой. Бог улыбается. Почти смеется. Но взгляд его холоден, безразличен и тени от мертвой воды пляшут на спокойном лице. Он все так же неотрывно смотрит на арраканара, с жадностью ожидая его реакции, его чувств и ужаса, который должен обуять его гнилое сердце, словно хищник, готовящийся расправиться со своей добычей. Он уже выпустил когти и обнажил клыки, готовясь впиться ими в сочное, свежее мясо.

Нелегко быть Богом. Но гораздо сложнее Богом стать - за это нужно заплатить, и плата высока.

Ты вкусил запретный плод, Заэль Аполло Грантз. Пора и честь знать.

За Джаггерджека два отрывочных поста. Первый - реакция на то, что от Нноиторы и неизбежной смерти его спас Куросаки. Второй добавлю чуть позже, вместе с ситуацией.

лежат в закрытом разделе на epicwin.spybb.ru

Мучительная боль в груди жжется и не дает опаленному сознанию четко оценить ситуацию. Боль не физическая, а боль от проигрыша, почти что осязаемая, почти что реальная, но все равно больше подсознательная. В изломанном, но не сдавшемся теле закипает кровь - сил не хватает даже для того, чтобы подняться, но желание, стремление, гордость, заставляют пытаться. Липкие от крови ладони утопают в песке, и с треском ломается тело, слишком тяжелое и покалеченное, для того, чтобы смочь его поднять. Безжизненное небо Уэко через полуприкрытые веки начинает казаться каким-то совсем родным и не таким бездушным как раньше; кажется, будто бы нет ничего, кроме него и истлевшее сознание уже готово сдаться, раствориться в этом небе, растаять, самоуничтожиться...
Но звон оружия возвращает к реальности. В теле снова бурлящей энергией закипает адреналин и хрустят кости. Гриммджоу кое-как приподнимается на локтях, разлепляя залитые кровью глаза и пытаясь разглядеть то, что происходит перед ним, понять, чье оружие с такой яростью и с таким упоением сталкивается друг с другом, в стремлении изничтожить. Ему знаком этот сладкий звук звенящего металла, а здравый смысл подсказывает, что здесь, помимо него, нет никого кроме рыжего засранца и Нноиторы. Девка и та мелкая не считаются.
Мозг успевает додумать прежде, чем глаза успевают увидеть. За темным силуэтом мальчишки шинигами явственно виднеется высокий Квинта, звон столкнувшегося оружия эхом отдается в ушах, в нос ударяет чувствительный запах чужой смешанной рейацу - противный, отрезвляющий, гадкий. Внезапная ярость закипает в груди, дает силы приподняться еще чуть-чуть и открыть пасть, чтобы в отчаянии и странном непонимании зарычать.
- Какого черта, Куросаки?!
Этот рыжий шинигами совсем с ума сошел? Зачем? Почему? Гриммджоу - его враг, разве нет? Он пытался его убить и почти убил, черт возьми! Он обещал напасть на его друзей, если останется в живых! Тогда какого хрена? Какого, мать его, хрена?!
Бездумная, слепая злость и бешенство охватывают все изломанное существо арранкара. Ему снова кажется, что он сможет подняться, что он сможет подойти к рыжему засранцу и свернуть шею самодовольного пацана, что он сможет... Но даже этой звериной дикости и этого неумного желания не хватает, чтобы преодолеть боль и самого себя. До ушей, как в тумане долетают насмешливые слова Нноиторы, взгляд бездумно пялиться в спину Куросаки, а сухие губы плотно сжаты, так как Джаггерджек просто не знает, что сказать. В горле бурлит недовольный рык, но и только.
Пантера не понимает смысла такого поступка и это раздражает ее, заставляет изорванное, покалеченное тело дрожать, раздраженно помахивать хвостом и выпускать когти. Пантера понимает, что должна быть благодарна, но не хочет благодарить, потому что такое спасение куда хуже смерти. Пантера ждет, пантера думает, что должна передохнуть, переосознать и что-то решить, как-то разобраться, но ее воспаленное сознание отказывается делать хоть что-то.
Арранкар обессилено рычит и продолжает бездумно наблюдать за тем, с какой силой и каким рвением малец Куросаки пытается уделать Нноитору. Чертов рыжий пацан, дай только до тебя добраться.
Спас - не спас, какая, к чертям, разница? Это его ошибка и он за нее поплатиться, нужно лишь немного времени, для того чтобы зализать раны и набраться сил. А потом снова в атаку и еще посмотрим, кому здесь понадобиться помощь.
Пантера не будет сдаваться.